Неточные совпадения
«А вы что ж не танцуете? —
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам. —
Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они
под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как на палубе
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
«
Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне,
Да старый так пристал!
Когда перевозить туда мой
будут дом,
Тогда
под музыкой с приятелями в нём,
Пируя за большим столом,
На новоселье я поеду, как в карете».
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная масса красных лент, венков, цветов — как будто поднялся выше; можно
было вообразить, что его держат не на плечах, а на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и в серый воздух,
под низкое, серое небо мощно влилась величественная
музыка марша «На смерть героя».
Но вот из-за кулис,
под яростный грохот и вой оркестра, выскочило десятка три искусно раздетых девиц, в такт задорной
музыки они начали выбрасывать из ворохов кружев и разноцветных лент голые ноги; каждая из них
была похожа на огромный махровый цветок, ноги их трепетали, как пестики в лепестках, девицы носились по сцене с такой быстротой, что, казалось, у всех одно и то же ярко накрашенное, соблазнительно улыбающееся лицо и что их гоняет по сцене бешеный ветер.
Подумав, он нашел, что мысль о возможности связи Марины с политической полицией не вызвала в нем ничего, кроме удивления. Думать об этом
под смех и
музыку было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К тому же он
выпил больше, чем привык, чувствовал, что опьянение настраивает его лирически, а лирика и Марина — несоединимы.
Иногда, вечерами, если не
было музыки, Варавка ходил
под руку с матерью по столовой или гостиной и урчал в бороду...
Кучер мой, по обыкновению всех кучеров в мире, побежал в деревенскую лавочку съесть или
выпить чего-нибудь, пока я бродил по ручью. Я воротился — его нет; около коляски собрались мальчишки, нищие и так себе тагалы с петухами
под мышкой. Я доехал до речки и воротился в Манилу, к дворцу, на
музыку.
Мы еще
были внизу, а колонна змеилась уже по лестнице, штыки сверкали на солнце,
музыка уходила вперед и играла все глуше и глуше. Скомандовали: «Левое плечо вперед!» — колонна сжалась, точно змей, в кольцо, потом растянулась и взяла направо;
музыка заиграла еще глуше, как будто вошла
под свод, и вдруг смолкла.
Если днем все улицы
были запружены народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в домах, с улицы широкая ярмарочная волна хлынула
под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались белые клубы пара, вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой
музыки и обрывки пьяной горластой песни.
Из мелких танцев в то время известен
был только вальс, который танцевался чинно
под музыку на мотив: «Ach, mein lieber Augustin».
Все остальные гости
были рассажены строго по чинам и положению в обществе.
Под ложей, на эстраде, расположился оркестр
музыки.
Просторный зал
был отдан в распоряжение молодежи: студенты, гимназисты, два-три родственника в голубых рубахах и поддевках, в лаковых высоких сапогах, две-три молчаливые барышни в шелковых платьях.
Музыка, пение, танцы
под рояль. В промежутках чтение стихов и пение студенческих песен, вплоть до «Дубинушки по-студенчески». Шум, молодое веселье.
На «субботах» и «средах» бывала почти одна и та же публика. На «субботах»
пили и
ели под звуки бубна, а на «средах»
пили из «кубка Большого орла»
под звуки гимна «среды», состоявшего из одной строчки — «Недурно пущено», на
музыку «Та-ра-ра-бум-бия».
Мне
было как-то странно думать, что вся эта церемония,
музыка, ровный топот огромной толпы, — что все это имеет центром эту маленькую фигурку и что
под балдахином, колеблющимся над морем голов, ведут ту самую Басину внучку, которая разговаривала со мной сквозь щели забора и собиралась рассказать сестре свои ребяческие секреты.
Шаркали по крыше тоскливые вьюги, за дверью на чердаке гулял-гудел ветер, похоронно
пело в трубе, дребезжали вьюшки, днем каркали вороны, тихими ночами с поля доносился заунывный вой волков, —
под эту
музыку и росло сердце.
— Господь знает! Это ты, может, и ошибся… она мне, впрочем, день сегодня назначила, как с
музыки привел ее: через три недели, а может, и раньше, наверно, говорит,
под венец пойдем; поклялась, образ сняла, поцеловала. За тобой, стало
быть, князь, теперь дело, хе-хе!
Это
было ему с руки.
Под музыку, среди толкотни танцев,
было гораздо удобнее решиться встать, увести из залы одну из девиц, чем сделать это среди общего молчания и чопорной неподвижности.
Тогда запирались наглухо двери и окна дома, и двое суток кряду шла кошмарная, скучная, дикая, с выкриками и слезами, с надругательством над женским телом, русская оргия, устраивались райские ночи, во время которых уродливо кривлялись
под музыку нагишом пьяные, кривоногие, волосатые, брюхатые мужчины и женщины с дряблыми, желтыми, обвисшими, жидкими телами,
пили и жрали, как свиньи, в кроватях и на полу, среди душной, проспиртованной атмосферы, загаженной человеческим дыханием и испарениями нечистой кожи.
Луша еще в первый раз едет на пароходе и поддается убаюкивающему чувству легкой качки; ей кажется, что она никогда больше не вернется назад, в свой гнилой угол, и вечно
будет плыть вперед
под колыхающиеся звуки
музыки.
— Еще поспорим! Ты играй на своей сопелке — у кого ноги в землю не вросли, те
под твою
музыку танцевать
будут! Рыбин верно сказал — мы
под собой земли не чувствуем, да и не должны, потому на нас и положено раскачать ее. Покачнем раз — люди оторвутся, покачнем два — и еще!
— Да, вы, вы, вы. Не нужно ни о чем говорить. Теперь
будем только танцевать вальс. Раз-два-три, — подсчитывала она
под темп
музыки, и они закружились опять в блаженном воздушном потоке.
Там нынче не
было музыки, но зато беговое ледяное поле, находившееся
под присмотром ревностных членов конькобежного клуба, отличалось замечательной чистотой и зеркальной гладкостью.
Как красиво, резво и вызывающе понеслись кверху звуки знакомого марша «
Под двуглавым орлом», радостно
было под эту гордую
музыку выступать широким, упругим шагом, крепко припечатывая ступни.
В заключение объявлялось, что
будет представляться «пантомина
под музыку».
— Сюжет этой пантомимы
был широко известен, он сходен с эпизодом из «Ночи перед рождеством» Н. В. Гоголя.]
под музыку.
Я быстро обежал кругом квартала, снова воротился
под окно, но в доме уже не играли, из форточки бурно вытекал на улицу веселый шум, и это
было так не похоже на печальную
музыку, точно я слышал ее во сне.
Реже других к ней приходил высокий, невеселый офицер, с разрубленным лбом и глубоко спрятанными глазами; он всегда приносил с собою скрипку и чудесно играл, — так играл, что
под окнами останавливались прохожие, на бревнах собирался народ со всей улицы, даже мои хозяева — если они
были дома — открывали окна и, слушая, хвалили музыканта. Не помню, чтобы они хвалили еще кого-нибудь, кроме соборного протодьякона, и знаю, что пирог с рыбьими жирами нравился им все-таки больше, чем
музыка.
Не то чтоб ему уж так очень нравились легкомысленные и во всяком случае необъяснимые поступки этого ветреного мужика — нет, ему нравилось плясать комаринского единственно потому, что слушать комаринского и не плясать
под эту
музыку было для него решительно невозможно.
Так
было и тут. Помпадур встречался с Надеждой Петровной у Проходимцевой, и встречался всегда случайно. Сначала он все
пел: «Jeune fille aux yeux noirs» — и объяснял, что
музыка этого романса
была любимым церемониальным маршем в его полку. Иногда, впрочем, для перемены, принимался рассматривать лежавшие на столе картинки и бормотал себе по-дурацки
под нос...
Исполнив все это, Феденька громко возопил: сатана! покажись! Но, как это и предвидел Пустынник, сатана явиться не посмел. Обряд
был кончен; оставалось только возвратиться в Навозный; но тут сюрпризом приехала Иоанна д’Арк во главе целой кавалькады дам. Привезли корзины с провизией и вином, послали в город за
музыкой, и покаянный день кончился премиленьким пикником,
под конец которого дамы поднесли Феденьке белое атласное знамя с вышитыми на нем словами: БОРЬБА.
Кстати, Пепко начал пропадать в «Розе» и часто возвращался
под хмельком в обществе Карла Иваныча. Немец отличался голубиной незлобивостью и никому не мешал. У него
была удивительная черта:
музыку он писал по утрам, именно с похмелья, точно хотел в мире звуков получать просветление и очищение. Стихи Пепки аранжировались иногда очень удачно, и немец говорил с гордостью, ударяя себя кулаком в грудь...
Поданная водка быстро оживила всю компанию, а Селезнев захмелел быстрее всех. В общей зале давно уже
была «поставлена машина», и
под звуки этой трактирной
музыки старик блаженно улыбался, причмокивал, в такт раскачивал ногой и повторял...
Рассказывали также, что раза два в год графиня давала бал, на который приглашались дворяне и чиновники со всей губернии и приезжал даже Варламов; все гости
пили чай из серебряных самоваров,
ели все необыкновенное (например, зимою, на Рождество, подавались малина и клубника) и плясали
под музыку, которая играла день и ночь…
На второй день, с утра — крестины у дворника. Вы — кума, швейцар Федор — кум. Я — принес двугривенный на зубок. Подают пирог с сигом — это у дворника-то! Подумайте, тетенька, как в самое короткое время уровень народного благосостояния поднялся! С крестин поднимаемся домой — рано! Да не хотите ли, тетенька, в Павловск, в Озерки, в Рамбов? сделайте милость, не стесняйтесь! Явимся на
музыку, захотим — сядем, не захотим —
будем под ручку гулять. А погулявши, воротимся домой — баиньки!
Фоме
было приятно смотреть на эту стройную, как
музыка, работу. Чумазые лица крючников светились улыбками, работа
была легкая, шла успешно, а запевала находился в ударе. Фоме думалось, что хорошо бы вот так дружно работать с добрыми товарищами
под веселую песню, устать от работы,
выпить стакан водки и
поесть жирных щей, изготовленных дородной и разбитной артельной маткой…
Мелькнул справа пролет на Банную гору и скрытую
под горой реку, потом долго ехали по Московской улице, и на тротуарах
было оживление, шаркали ногами, мелькали белые женские платья и летние фуражки: шли на
музыку в городской сад.
Это собственно и
было, впрочем, нужно. Держась редкого, медленного темпа
музыки, Истомин без всякого мазурного ухарства начал словно репрезентовать
под музыку свою прекрасную королеву, словно говорил: а нуте-ка — каковы мы вот так? а нуте-ка посмотрите нас еще вот этак? да еще вот этак?
По этому случаю
было выпито страшное количество молодого вина, а
под вечер весь экипаж «Георгия Победоносца» — так назывался Ванин баркас отправился на двуконном фаэтоне с
музыкой в Севастополь.
Когда возвращались из церкви, то бежал вслед народ; около лавки, около ворот и во дворе
под окнами тоже
была толпа. Пришли бабы величать. Едва молодые переступили порог, как громко, изо всей силы, вскрикнули певчие, которые уже стояли в сенях со своими нотами; заиграла
музыка, нарочно выписанная из города. Уже подносили донское шипучее в высоких бокалах, и подрядчик-плотник Елизаров, высокий, худощавый старик с такими густыми бровями, что глаза
были едва видны, говорил, обращаясь к молодым...
Вечером
были танцы
под музыку. Приехали Хрымины Младшие со своим вином, и один из них, когда танцевали кадриль, держал в обеих руках по бутылке, а во рту рюмку, и это всех смешило. Среди кадрили пускались вдруг вприсядку; зеленая Аксинья только мелькала, и от шлейфа ее дуло ветром. Кто-то оттоптал ей внизу оборку, и Костыль крикнул...
Всех одолевало желание
петь. Сашка, размякший от пива, от собственной доброты и от той грубой радости, которую доставляла другим его
музыка, готов
был играть что угодно. И
под звуки его скрипки охрипшие люди нескладными деревянными голосами орали в один тон, глядя друг другу с бессмысленной серьезностью в глаза...
Я умел живо разыгрывать «Камарицкую»,
под которую, как мне говорили, и мертвый бы не улежал, а поплясал бы; но не играл при маменьке из опасения, чтобы подчас не разобрала их
музыка и чтобы они не пошли плясать, что весьма неприлично
было бы в тогдашнем их меланхолическом восторге.
Кто мог
петь, тот
пел куплеты, кто не мог — говорил их
под музыку; Загоскин не
пел и должен
был последний, как сочинитель пиесы, проговорить без
музыки свой самим им написанный куплет; опасаясь, что забудет стихи, он переписал их четкими буквами и положил в карман; опасение оправдалось: он забыл куплет и сконфузился; но достал из кармана листок, подошел к лампе, пробовал читать в очках и без очков, перевертывал бумагу, сконфузился еще больше, что-то пробормотал, поклонился и ушел.
А главное:
под какую
музыку будет танцевать Фани?
Покорившись необходимости, Дилетаев с
музыкой распорядился таким образом: перед представлением, для съезда, он назначил французскую кадриль, между первым и вторым актом — мазурку, которую они лучше всего исполняли; перед «Женитьбой» — «Лучинушку» и «Не белы-то ли снежки»; перед драматической фантазией — симфонию из «Калифа Багдадского» и, наконец, перед дивертисманом — увертюру из «Русалки». Фани свою качучу должна
была танцевать
под игру Дарьи Ивановны на фортепьяно.
Батальоны брякнули ружьями и замерли. Прозрачно и резко разносясь в воздухе, раздались звуки встречного марша. Знамя, обернутое сверху кожаным футляром, показалось над рядами, мерно колыхаясь
под звуки
музыки. Того, кто его нес, не
было видно. Потом оно остановилось, и
музыка замолкла.
Гаврила Пантелеич. Без любви да без согласия, мол, что уж! А чтоб надо по закону: да боится и да любит жена мужа своего! К примеру, вот мы с Настасьей Петровной тридцать лет прожили, а этой
музыки, чтоб караул кричать, не бывало. Выругаешь ее когда
под горячую руку — смолчит; после уж разве выговорит, если не по резонту обида. Ну, и измены какой друг другу — это уж избави и храни заступница! Я — топор, она —
пила на этот счет, если б что!
Заметив, что на нее смотрит Артынов, она кокетливо прищурила глаза и заговорила громко по-французски, и оттого, что ее собственный голос звучал так прекрасно и что слышалась
музыка и луна отражалась в пруде, и оттого, что на нее жадно и с любопытством смотрел Артынов, этот известный донжуан и баловник, и оттого, что всем
было весело, она вдруг почувствовала радость, и, когда поезд тронулся и знакомые офицеры на прощанье сделали ей
под козырек, она уже
напевала польку, звуки которой посылал ей вдогонку военный оркестр, гремевший где-то там за деревьями; и вернулась она в свое купе с таким чувством, как будто на полустанке ее убедили, что она
будет счастлива непременно, несмотря ни на что.
Дом, в котором она жила со дня рождения и который в завещании
был записан на ее имя, находился на окраине города, в Цыганской слободке, недалеко от сада «Тиволи»; по вечерам и по ночам ей слышно
было, как в саду играла
музыка, как лопались с треском ракеты, и ей казалось, что это Кукин воюет со своей судьбой и берет приступом своего главного врага — равнодушную публику; сердце у нее сладко замирало, спать совсем не хотелось, и, когда
под утро он возвращался домой, она тихо стучала в окошко из своей спальни и, показывая ему сквозь занавески только лицо и одно плечо, ласково улыбалась…
В два часа из читальни вышел Пятигоров; он
был пьян и пошатывался. Войдя в залу, он сел около оркестра и задремал
под музыку, потом печально склонил голову и захрапел.